Роджер Желязны "Остров Мёртвых" (лучший перевод в сети)

[Андрей]

Редакционная коллегия:
Трапезников В.Е.
Моргун Л.И.
Назаров С.П.
Молок А.Л.

ISBN 5-290-00012-7
© «Транс Ф», 1991.

Глава 1
Жизнь (прошу простить за маленькое философское отступление, прежде чем станет ясно, что за историю я собираюсь рассказать) иногда напоминает мне берег Токийского залива.

Конечно, не одно столетие прошло с тех пор, как я в последний раз видел его, поэтому сейчас, быть может, я не совсем в курсе, но, как мне рассказывали, изменилось там не так уж много, если не говорить о презервативах.

Я помню огромное пространство грязной воды — у горизонта она была более чистой, наверное, и более яркой — помню, как она воняла и хлюпала, как была холодна, и, как словно время, приносила и уносила разные предметы. Каждый день волны Токийского залива что-то выбрасывали, на берег. Что ни назови — вода все рано или поздно выбросит на песок: мертвеца, раковину — белую как алебастр, или розовую, будто тыковка, с завитым влево спиральным рогом, невинным, как у единорога, бутылку с запиской или без; если с запиской, то ее или можно прочесть или нельзя, человеческий зародыш, кусок отполированного водой дерева с дыркой от гвоздя — возможно, остаток Того Самого Креста, кто знает? — и белую гальку, и темную гальку, и рыбешку, и пустые лодки, и куски каната, и кораллы, и водоросли — словом "не счесть жемчужин...” и так далее. Вынесенное морем вы оставляете лежать, где лежит, и вскоре вода забирает его обратно. Так все и происходит. Ах, да, в те времена в заливе было полно использованных презервативов, желеобразных, почти прозрачных свидетельств неумирающего инстинкта к продолжению рода, "но не сейчас, а в следующий раз". Иногда их украшал залихватский рисунок или надпись, а иногда на одном конце имелось перышко. Говорят, теперь они уже исчезли, подобно клепсидрам и одежным крючкам, их уничтожили противозачаточные пилюли. Молочные железы так же неизменно увеличиваются в объеме, так кто там недоволен? Иногда я бродил вдоль берега ранним солнечным утром, зябкий бриз помогал мне преодолеть последствия отдыха и восстанавливающего лечения после впечатлений небольшой и строго локальной войны в Азии, где я потерял младшего брата; так вот, порой я слышал крики птиц, хотя никаких птиц видно не было. Это придавало сцене привкус таинственности и сравнение становилось неизбежным: жизнь — это что-то очень напоминающее мне берег Токийского залива. Все в движении. Странные и невероятные предметы выбрасывает на берег волна. И один из таких предметов — это вы, а другой — это я. Некоторое время мы остаемся на берегу, возможно — бок о бок, а потом хлюпающая, воняющая, вызывающая знобкую дрожь волна холодными пальцами прогребает песок и какие-то предметы вновь исчезают. Таинственные крики птиц — это как символ неведомого человеческого будущего, открытый конец жизни. Голоса богов? Возможно. И наконец, последний штрих к сравнению, прежде, чем мы покинем эту часть: во-первых, некоторые исчезнувшие предметы, как мне кажется, могут по воле случая и капризного течения снова вернуться на покинутые берега. Мне такого наблюдать не приходилось, но, видимо, я был недостаточно терпелив. И кроме того, кто-то мог бы прийти на берег, подобрать какой-нибудь предмет и унести с собой...

Когда я понял, что первое из названных выше явлений все-таки возможно, меня стошнило. Я уже три дня как пил и наслаждался ароматами одного экзотического растения. Потом выставил своих гостей. Шок — отличное отрезвляющее средство, хотя я знал, что явление второго рода — когда предмет подбирают и уносят с берега — иногда случается, как это уже произошло со мной. Но я и представить не мог, что когда-нибудь столкнусь наяву с происшествием рода первого. Поэтому я проглотил таблетку, в три часа гарантировавшую сделать меня трезвее стеклышка, добавил для верности сауну и вытянулся на кровати, пока все мои слуги, механические и иные занимались уборкой дома. Затем меня начала бить дрожь. Я боялся.

Вообще-то я трус.

Да, существует множество вещей, которые меня пугают, и все они из разряда явлений, над которыми у меня нет никакого контроля — или если есть, то очень маленький. Как, например, над Великим Древом.

Приподнявшись на локте, я взял с ночного столика пакет и в который раз принялся рассматривать содержимое. Ошибки быть не могло, особенно, если такая вот штука адресована лично мне. Получив это заказное письмо, я сунул его в карман куртки и распечатал на досуге. Поняв, что это уже шестое послание, мне стало плохо, и я решил, что с этим пора кончать.

В пакете лежала любопытная объемная фотография Кати в белом платье. Как указывала отметка, снимок был сделан в прошлом месяце.
Кати была моей первой женой, единственной, наверное, женщиной, которую я когда-либо любил, и она умерла пятьсот лет тому назад. Подробнее я расскажу об этом позже.

Я внимательно рассмотрел снимок. Это была уже шестая фотография подобного рода за последние месяцы. Снимки разных людей, и все они были мертвы уже многие столетия.

За спиной Кати были только скалы и голубое небо.

Такой снимок можно было сделать где угодно, были бы скалы да голубое небо. Впрочем, он мог быть и подделкой, есть люди, которые способны подделать все, что угодно.

Но кто мог послать его мне и зачем? Кто столько знал, чтобы это сделать? В пакете не было никакого письма, только снимок — так же, как и в предыдущих: снимки моих друзей, моих врагов.
Вот почему я опять вспомнил о Токийском заливе. И еще об Апокалипсисе...
И я накрылся одеялом с головой и лежал в искусственных сумерках среди полудня. Ведь мне было так хорошо все эти годы. И вот давно затянувшаяся рана вновь прорвалась и начала кровоточить.
Если существовал хотя бы один шанс из миллиона, что в руках у меня не подделка...
Я отложил пакет в сторону. Потом забылся, и проснувшись, не мог вспомнить, что за кошмар бросил меня в пот. И к лучшему, что не вспомнил, я так думаю.

А затем — принял душ, надел все чистое, наспех поел и, захватив полный кофейник, отправился в кабинет. Его я привык называть конторой — с тех времен, когда я в нем еще работал. Но где-то лет тридцать пять тому назад привычка исчезла. Я переворошил всю рассортированную корреспонденцию за последние месяцы и среди просьб помочь деньгами от неких странных благотворительных учреждений и не менее странных личностей, намекавших на использование бомб, если я не внемлю их мольбам, четырех приглашений прочесть лекцию, одного письма с предложением работы, которая несколько лет тому назад могла бы быть интересной, кипы журналов и газет, письма от внезапно появившегося наследника, какого-то горячо нелюбимого мною родственника со стороны жены — третьей — с предложением встретиться с ним у меня дома, трех настойчивых просьб любителей искусства, ищущих покровителя, тридцати одной повестки, извещающих о том, что против меня возбуждено уголовное дело, и писем моих адвокатов, сообщающих, что тридцать одно начатое против меня дело было прекращено, — словом, среди этого я, наконец, отыскал письма, которые искал.

Первым было письмо от Марлинга с Магопеи.
В общих чертах там говорилось следующее:
"Сын Земли, приветствую тебя всеми двадцатью семью именами, что еще существуют, в надежде, что не одну пригоршню жемчужин ты успел погрузить во мрак и придать им сияние всех цветов жизни.
Боюсь, что время жизни совсем древнего и темно-зеленого тела, которое я имею честь носить, близится к концу и истечет полностью в начале следующего года. Уже давно сии пожелтелые и близорукие глаза не видели моего чужеземного сына. Пусть до начала пятого периода он посетит меня, потому что все мои тревоги явятся ко мне тогда, и его рука на моем плече облегчит ношу".

Следующее сообщение было от "Компании по глубокому бурению скважин" — вывески, под которой, как всем известно, скрывается авангардное отделение Центрального Бюро Безопасности Земли. Компания интересовалась, не захочу ли я приобрести уже бывшее в употреблении, но все еще очень хорошее горное оборудование, находящееся в местах столь отдаленных, что транспортировка его для нынешних владельцев не представляется выгодной.
На самом же деле кодом, которому я был обучен во времена, когда выполнял одну работу по контракту с федеральным правительством Земли, в этом послании сообщалось вот что:
"В чем дело? По-прежнему ли вы верны родной планете? Вот уже двадцать лет мы просим вас вернуться на Землю для консультации по делу жизненной для нее важности. Вы последовательно игнорируете просьбы. Настоящим удостоверяется необходимость вашего немедленного прибытия по делу чрезвычайной важности. Верим в вашу лояльность и т.д.".

Третье письмо было написано по-английски:
"Я не хочу беспокоить тебя и напоминать о каких-то давно ушедших в прошлое узах, нас соединявших, но ты единственный человек, который может мне помочь. У меня очень большие неприятности. Если будет возможность, загляни в ближайшем будущем на Альдебаран. Адрес тот же, хотя декорации несколько изменились.
Искренне твоя, Рут."

model-T.jpg

[Андрей]

Скачать: https://bmcsoft.ru/files/OM64STR.doc

[Андрей]

На этот раз Природа тоже рыдала, потому что Шимбо дёрнул проволоку звонка. Я помню серо-зелёную процессию, которая прошла по извилистой дороге через лес, а потом мокрая земля сменилась камнем, и лес кончился. Я шёл за скрипящей повозкой, с положенным убором Шимбо на голове, плечи жёг траурный плащ, в руках я нёс маску Лоримеля, с полоской чёрной ткани на глазах. Никогда больше не загорится его изображение в святилищах, пока кто-то другой не получит Имя. Я понимал, что в этот момент движения процессии он горел в последний раз во всех святилищах по всей Галактике. Потом затворились последние двери, серые, чёрные, угольные. Какой странный сон, неужели?.

[Андрей]

— Привет, — сказал я. — Что будешь пить?
— Шотландский виски с содовой, — заказала она, как всегда. — Какая ночь!
Я взглянул в её голубые глаза и улыбнулся.
— Да, — я выбил заказ и появился бокал. — Действительно.
— А ты изменился. Повеселел.
— Да?
— Полагаю, ты не задумал ничего доброго, не правда ли?
— Возможно, — я подтолкнул в её сторону бокал. — Сколько получается? Пять месяцев?
— Немножко больше.
— У тебя контракт на год.
— Да, на год.
Я передал ей конверт со словами:
— Я расторгаю контракт.
— Что ты хочешь этим сказать? — её улыбка замерла и исчезла.
— Как всегда, то, что говорю.
— Ты хочешь сказать, что я — свободна?
— Боюсь, что так. Здесь соответствующая сумма — чтобы унять твою тревогу. — Я передал ей второй конверт.
— Я подожду.
— Нет.
— Тогда я поеду с тобой.
— Даже если существует опасность погибнуть вместе со мной? Если до того дойдёт?
В глубине души я надеялся, что она скажет "да", но всё-таки, как оказалось, я действительно немного разбираюсь в людях. Потому и запасаюсь рекомендациями по форме "А".

[Андрей]

— Ладно, — коротко бросил он, и мы возвратились в здание его конторы, где он снова отпер дверь.
— Так в чём же дело? — спросил он, вновь усаживаясь в кресло с мягкой обивкой за своим рабочим столом.
— Я разыскиваю Рут Ларри.
Он закурил сигарету — так всегда делают, когда хотят потянуть время и поразмышлять.
— Зачем? — поинтересовался он.
— Это мой старый друг. Вы знаете, где она?
— Нет.
— А вам это не кажется слегка необычным — переводить такие суммы на счет лица, местонахождение которого вам неизвестно?
— Кажется, — согласился он. — Скажем прямо, кажется. Но именно это мне и было поручено.
— Рут Ларри?
— Как прикажете вас понимать?
— Она лично давала вам это поручение или кто-то другой сделал это от её лица?
— Я не понимаю, каким образом это касается вас, мистер Коппер. Думаю, нам пора прекратить этот беспредметный разговор.
Подумав не больше секунды, я принял решение.
— Но прежде я хочу, чтобы вы знали — её дом я купил лишь надеясь найти там какие-то намеки на то место, где она может сейчас находиться. После этого я намерен трансформировать его обратно в гасиенду, потому что мне не нравятся архитектурные вкусы в этом городе. Это вам о чём-то говорит?
— Только о том, что у вас, вероятно, не совсем всё в порядке с головой, — заметил он.
Я кивнул и добавил:
— Сумасшедший, имеющий средства удовлетворить свои безумные прихоти. Ненормальный, способный натворить кучу неприятностей кое-кому. Сколько стоит э т о здание? Пару миллионов?
— Не знаю, — удивился он. На его лице отразилось некоторое беспокойство.
— Что, если бы кто-нибудь купил его, и вам пришлось бы искать помещение для своей конторы?
— Не так-то просто было бы разорвать мой контракт на аренду, мистер Коппер.
Я тихо засмеялся.
-...а кроме того, — продолжал я, — вы вдруг оказались бы в поле внимания местной Юридической Ассоциации. А?
Он вскочил на ноги:
— Вы действительно сумасшедший!
— Вы в этом уверены? Я не знаю, в чём вас будут обвинять. Пока не знаю. Но вы понимаете, что даже простое дознание причинит вам массу беспокойства. А потом, если у вас возникнут затруднения с новым помещением... — не люблю вести дела таким образом, но у меня не было времени. Что ж... — Так вы уверены? Совершенно уверены, что я ненормальный? — заключил я свой монолог.
Он помолчал, затем произнес:
— Нет. Я не уверен.

[Андрей]

В своё время я заготовил целый список несуществующих лиц с полностью составленными и вполне надёжными — если быть вдалеке от "родной планеты" — биографиями. Все эти люди поочерёдно приобретали друг у друга и продавали "Модель-Т" и таким же образом собирались поступать и в будущем. В них было много общего — каждый примерно пяти футов ростом и весом около ста шестидесяти фунтов. В любого из них я способен перевоплотиться с помощью минимума грима и небольшого напряжения памяти, чтобы запомнить необходимые факты. И всё это лишь потому, что во время путешествий я терпеть не могу регистрировать судно на имя Фрэнсиса Сандау, планета Вольная, или, как её ещё называют, планета Сандау. Хотя я всегда готов на жертвы, но вот вам маленькое неудобство, от которого никуда не денешься, если ты один из ста самых богатых людей в Галактике. (Кажется, в настоящий момент мой номер 87, в крайнем случае, наверняка или 88, или 86).

Кому-то постоянно что-то от меня требуется, как правило, это или деньги, или кровь. Ни то, ни другое я не склонен тратить попусту. Я человек ленивый и тревожный, деньги и кровь мне нужны самому. Честолюбие у меня отсутствует — иначе я постарался бы стать восемьдесят пятым из богатейших людей в Галактике, потом восемьдесят четвертым и так далее. Отсутствие честолюбия мало меня беспокоило. Может, только поначалу, и то не очень сильно, потом новизна ощущений притупилась. После первого миллиарда у вас возникает философское отношение к деньгам. Меня долго мучила мысль, что наверняка я финансирую множество чёрных дел, даже не подозревая об этом. Потом я придумал Великое Древо и решил — катись всё это к чёрту.

[Андрей]

Мне было двадцать шесть лет, шел 1991 год.

Отец мой умер, мать вторично вышла замуж.

Я влюбился в девушку, сделал предложение, получил отказ и подал заявление на участие в одной из первых попыток достичь другой звездной системы. Мне помогла разнообразная подготовка, и я был заморожен для столетнего путешествия. Мы достигли Бартона, начали создавать колонию. Но не прошло и года, как меня поразила местная болезнь, от которой у нас не было лекарств, не говоря уже о названии. Тогда меня вторично заморозили в той же камере.

Двадцать два года спустя я был выпущен на свет божий. К тому времени прибыло еще восемь транспортов с Колонистами, и вокруг простирался новый мир. В тот же год прибыло еще четыре корабля с колонистами, из них осталось лишь два. Остальные должны были продолжить полет к еще более отдаленной системе, чтобы присоединиться к еще более новой колонии.

Я раздобыл место на одном из кораблей флотилии, обменявшись с колонистом, который решил, что хватит с него первого этапа полета. Эта была единственная в моей жизни возможность, или мне так показалось и, поскольку я не мог вспомнить даже лица — не говоря об имени — той девушки, что побудила меня на первоначальный порыв, то желание это было продиктовано, я уверен, единственно любопытством и тем фактом, что окружающая среда старой колонии уже была окультурена и укрощена, а я в этом укрощении не принимал участия.

Прошло столетие с четвертью, прежде чем мы достигли места назначения, и планета мне совершенно не понравилась. Поэтому я попросился в экипаж дальнего рейса всего лишь спустя восемь месяцев, проведенных на планете. Теперь мне предстоял перелет в двести двадцать семь лет до Бифроста, который в случае нашей удачи должен был стать самым дальним форпостом человека в космосе. Бифрост оказался мрачным и неприветливым миром, он меня напугал....

Я стал подумывать о том, что мне не суждено стать колонистом, и отправился в новый перелёт — но было уже поздно. Неожиданно люди оказались расселёнными повсюду, были установлены контакты с разумными существами, межзвёздные путешествия вместо столетий занимали недели и месяцы.

[Андрей]

"Все несчастья в этом мире, — сказал мне однажды Ник-карлик, — происходят из-за красоты".
— Может, из-за правды или доброты? — возразил я.
— Они тоже помогают. Но главный преступник — это красота. Вот где изначальное зло.
— И не богатство?
— Деньги — это тоже красиво.
— Что-нибудь ещё, чего не хватает — еда, вода, женщины...
— Точно! — воскликнул он, с такой силой опуская на стол кружку с пивом, что в нашу сторону повернулся десяток голов. — Красота, чёрт её побери!
— А как насчёт красивых мужчин?
— Все они или подонки — те, которые знают, что получили все даром, или тихони — потому что знают, что остальные парни их терпеть не могут. Подонки портят жизнь остальным людям, тихони — мучают сами себя. Обычно они слегка съезжают с дорожки — и всё из-за проклятой красоты!
— А как насчёт красивых вещей?
— Они заставляют людей красть или завидовать, если они не могут ими завладеть, чёрт побери!
— Погоди. Вещь не виновата, что она красива, и симпатичные люди тоже не виноваты, что они такие. Так получилось, и всё тут.
Он пожал плечами.
— Вина? А кто говорит о вине?
— Ты говорил о зле. Это уже подразумевает вину — рано или поздно. Это — вне сомнений.
— Тогда красота тоже виновата, чёрт бы её побрал!
— Красота, как абстрактный принцип?
— Да.
— Присущий отдельным вещам?
— Да.
— Это чепуха! Вина подразумевает ответственность, какого-то рода намерение...
— Отвечать должна красота!
— Возьми ещё одно пиво.
Он взял и снова рыгнул:
— Ты погляди вон на того смазливого парня возле бара. Вон того, что старается подцепить девку в зелёном платье. Кто-то скоро даст ему в морду. А если бы он был урод, ничего бы такого не случилось.
— Чуть позже Ник доказал свою правоту, расквасив парню нос, потому что тот назвал его коротышкой. Поэтому в том, что он говорил, могла быть доля истины. Ростом Ник был примерно в четыре фута. У него были руки и плечи атлета. Он мог кого угодно побить на кулачках. Голова у него была нормальных размеров с шапкой густых русых волос, над бородой и курносым носом голубели глаза. Нос был свернут вправо, и усмешка у него была недобрая, как правило, она открывала только с полдюжины желтоватых зубов. Но ниже пояса он весь пошел узлами. Он вырос в какой-то жутко военной семье. Отец его был генералом, и все его братья и сестры, не считая одного, были офицерами в том или ином месте. Детство Ник провел в обстановке, насыщенной приемами военного искусства. Назовите любой вид оружия — и будьте уверены, Ник умел с ним обращаться. Он умел фехтовать, стрелять, ездить верхом, закладывать подрывные снаряды, ломать доски и шеи ударом ладони, жить в дикой местности — и проваливался на любой медкомиссии в Галактике, потому что был карликом. Я нанял его в свое время как охотника, приканчивать продукты моих неудачных экспериментов. Он ненавидел всё красивое и всех, кто был выше его ростом.
— То, что красивым считаю я или ты, — заявил я, — может вызвать приступ тошноты и отвращения у ригелианца, и наоборот. Следовательно, красота — понятие относительное. Ты не можешь возвести её в абстрактный принцип...
— Дерьмо! — возразил он. — Просто они воруют, насилуют и калечат из-за других вещей. И всё равно это потому, что красота сидит себе посиживает и заставляет рвать жизнь на части.
— Тогда как ты можешь обвинять красоту в отдельной вещи…
— Мы с ригелианцами ведём дела, так?
— Так.
— Тогда можно сделать перевод. Вот и всё, и рассуждать тут нечего. Всё ясно.

[Андрей]

А где-то в пространстве есть одно место. Там, вокруг красного солнца кружит кольцо астероидов. Несколько веков назад в этом месте мы обнаружили разумную расу членистоногих, которые называли себя "виллизами". Контакта с ними мы установить не могли. Они отказывались от предложений дружбы и сотрудничества со всякой разумной расой. Кроме того, они умертвили наших посланников и в расчленённом виде прислали тела обратно. Во время первой встречи с виллизами у них были ещё межпланетные корабли. Совсем немного спустя они уже научились межзвёздным перелётам. И всюду, куда бы они ни отправлялись, они убивали, грабили и скрывались в своей системе. Очевидно, они не представляли размеров межгалактического общества того времени, а возможно, их это не волновало. Они верно предположили, если действительно предположили, что на достижение взаимной договорённости для объявления войны у нас уйдёт уйма времени. Собственно, межзвёздная война — очень редкое явление! Пэйанцы — почти единственная раса, которая имеет о ней представление.

[Андрей]

Человек с моей памятью держит в голове много необычных фактов, В дни моей молодости, дома, на Земле, лучшие трубки делались из пенки или эрики, особого рода вереска. Глиняные трубки слишком нагреваются, а деревянные трескаются или быстро прогорают. В более поздний период ХХ-го века благодаря отчетам хирургического общества о заболеваниях органов дыхания курение трубок пережило нечто вроде возрождения. Если к началу следующего века мировые запасы были истощены, я имею в виду запасы пенки и эрики, то это благодаря хирургическому обществу. Пенка, или гидроксилат магния, скальная порода осадочного типа, встречающаяся в слоях, отложившихся за тысячелетия морских раковин, будучи выработанной, исчезла совсем. Вересковые трубки изготовлялись из корня белого вереска или по-латыни "Эрика Арбореа", который рос лишь в ограниченных районах вокруг Средиземного моря, и на достаточное созревание одного растения должно было уйти лет сто — иначе никакой трубки из его корня не получится. Белый вереск был подвергнут бурному сбору, и о сохранении ресурсов на будущее никто даже и не подумал. Вследствие чего курильщикам трубок приходится теперь удовлетворяться веществами вроде пиролитического углерода, а пенка и вереск остались лишь в воспоминаниях и коллекциях. Небольшие запасы пенки иногда обнаруживались на других планетах и мгновенно обогащали владельцев этих месторождений. Но Эрика Арбореа или подходящий заменитель был пока встречен лишь на Земле и нигде больше. А в наши дни подавляющее большинство курило трубки. Я и Андре дю Буа являлись отщепенцами. Трубка, которую показал мне Бейкер, была сделана из отличного вереска. Следовательно...
— Черта с два! Этот вереск стоит в десять раз больше своего веса в платине!
— Ты разорвешь мое больное сердце, если потребуешь больше восемнадцати процентов.
— Тридцать.
— Фрэнк, будь благоразумен!
— Мы разговариваем о деле или не о деле?
— Двадцать процентов — это все, что я могу себе позволить. И это обойдется тебе в пять миллионов.
Я захохотал ему в лицо.
Из чистого упрямства и хулиганства я торговался с ним еще целый час, отметая предложения Бейкера, и наконец, настоял на своем. Мы сошлись на двадцати пяти с половиной процентах и четырех миллионах, и мне нужно было позвонить Доменику Малисти, чтобы перебросить финансы. Честное слово, мне было жаль его будить.
Вот таким образом я уладил дело с вересковым корнем. Смехотворно — это слово подходит больше, чем "странно", но ведь все мы живем в тени Великого Древа, верно?
Когда все было кончено, он похлопал меня по плечу, сказав, что я хладнокровный игрок, и что лучше быть на моей стороне, чем на противной, и вновь наполнил бокалы, намекнув при этом на желание перекупить у меня Мартина Бремена, потому что ему никак не удавалось завести повара-ригелианца, и снова спросил, кто дал мне знать о деле с вереском.